Неточные совпадения
Прошло еще несколько минут, они отошли еще
дальше от детей и были совершенно одни. Сердце Вареньки билось так, что она
слышала удары его и чувствовала, что краснеет, бледнеет и опять краснеет.
Я
слышал, как гончие погнали
дальше, как заатукали на другой стороне острова, отбили зайца и как Турка в свой огромный рог вызывал собак, — но все не трогался с места…
«Я имею право гордиться обширностью моего опыта», — думал он
дальше, глядя на равнину, где непрерывно, неутомимо шевелились сотни серых фигур и над ними колебалось облако разноголосого, пестрого шума. Можно смотреть на эту бессмысленную возню, слушать ее звучание и — не видеть, не
слышать ничего сквозь трепетную сетку своих мыслей, воспоминаний.
— Что мне до них за дело! — с нетерпением ворчал Райский, пробегая
дальше письмо, — о кузине ни слова, а мне и о ней-то не хочется
слышать!
— Ну, я знаю. И я вас тоже… что за новость! Что же
дальше!.. Вы…
слышали что-нибудь…
—
Дальше, приставили француженку, madame Clery, [мадам Клери (фр.).] но… не знаю, почему-то скоро отпустили. Я помню, как папа защищал ее, но maman
слышать не хотела…
Другой, также от нечего делать, пророчит: «Завтра будет перемена, ветер: горизонт облачен». Всем до того хочется
дальше, что уверуют и ждут — опять ничего. Однажды вдруг мы порадовались было: фрегат пошел восемь узлов, то есть четырнадцать верст в час; я
слышал это из каюты и спросил проходившего мимо Посьета...
Я весь ушел в созерцание природы и совершенно забыл, что нахожусь один, вдали от бивака. Вдруг в стороне от себя я
услышал шорох. Среди глубокой тишины он показался мне очень сильным. Я думал, что идет какое-нибудь крупное животное, и приготовился к обороне, но это оказался барсук. Он двигался мелкой рысцой, иногда останавливался и что-то искал в траве; он прошел так близко от меня, что я мог достать его концом ружья. Барсук направился к ручью, полакал воду и заковылял
дальше. Опять стало тихо.
На половине пути от моря, на месте слияния Сицы и Дунцы, с левой стороны есть скала Да-Лаза. Рассказывают, что однажды какой-то старик китаец нашел около нее женьшень крупных размеров. Когда корень принесли в фанзу, сделалось землетрясение, и все люди
слышали, как ночью скала Да-Лаза стонала. По словам китайцев, река Санхобе на побережье моря является северной границей, до которой произрастает женьшень.
Дальше на север никто его не встречал.
Он потрясал в воздухе своей винтовкой. В таком возбужденном состоянии я никогда его не видывал. В глазах Дерсу была видна глубокая вера в то, что тигр, амба,
слышит и понимает его слова. Он был уверен, что тигр или примет вызов, или оставит нас в покое и уйдет в другое место. Прождав 5 минут, старик облегченно вздохнул, затем закурил свою трубку и, взбросив винтовку на плечо, уверенно пошел
дальше по тропинке. Лицо его снова стало равнодушно-сосредоточенным. Он «устыдил» тигра и заставил его удалиться.
Между тем
далекие события разгорались, и к нам, точно порывами ветра, стало заносить их знойное дыхание. Чаще и чаще приходилось
слышать о происшествиях в Варшаве и Вильне, о каких-то «жертвах», но старшие все еще старались «не говорить об этом при детях»…
Когда же, подняв кверху задумчивое лицо, она сообщала ему: «Ах, какая туча идет, какая туча темная-претемная!» — он ощущал сразу будто холодное дуновение и
слышал в ее голосе пугающий шорох ползущего по небу, где-то в
далекой высоте, чудовища.
Феня внимательно слушала неторопливую баушкину речь и проникалась прошлым страшным горем, какое баушка принесла из
далекой Расеи сюда, на каторгу. С детства она
слышала все эти рассказы, но сейчас баушка Лукерья гнула свое, стороной обвиняя Феню в измене православию. Последнее испугало Феню, особенно когда баушка Лукерья сказала...
Другим лучше меня,
далекого, известны гнусные обстоятельства, породившие дуэль; с своей стороны скажу только, что я не мог без особенного отвращения об них
слышать — меня возмущали лица, действовавшие и подозреваемые в участии по этому гадкому делу, подсекшему существование величайшего из поэтов.
На другой день, с почтовым поездом, я возвращался в Петербург. Дорогой я опять
слышал «благонамеренные речи» и мчался
дальше и
дальше, с твердою надеждой, что и впредь, где бы я ни был, куда бы ни кинула меня судьба, всегда и везде будут преследовать меня благонамеренные речи…
И все это я видел своими глазами, все это я
слышал своими ушами не
дальше, как десять лет тому назад!
— Я уже слишком много
слышал правды от генерала. Но что вы хотите наконец от меня? Собственно, он меня оскорбил, а не я его… Я, впрочем, могу извиниться перед генералом, но
дальше не поеду, хоть зарежьте.
— Так, — покорно ответил я. И
дальше ясно
слышал каждое Его слово.
I молчала, и ее глаза уже — мимо меня, сквозь меня,
далекие. Я вдруг
услышал, как ветер хлопает о стекло огромными крыльями (разумеется, это было и все время, но
услышал я только сейчас), и почему-то вспомнились пронзительные птицы над вершиной Зеленой Стены.
Степан ничего не сказал и сидел задумавшись, как будто слушая, но он ничего не
слышал уже из того, что
дальше читал Чуев.
— То-то, что ничего не известно. Будет — не будет, будет — не будет? — только на эту тему и работает голова.
Слышишь шепоты,
далекое урчанье, а ясного — ничего.
Дальше нельзя было
слышать, что говорил солдат; но по выражению его лица и позы видно было, что он, с некоторой злобой страдающего человека, говорит вещи неутешительные.
Так прошли перед выпускными юнкерами все фельдфебели, портупей-юнкера и юнкера с высокими отметками. Соблазнительные полки с хорошими стоянками быстро разбирались. Для второразрядных оставались только
далекие места в провинциальных уездных городах, имена которых юнкера
слышали первый раз в своей жизни.
— А вот же вам в наказание и ничего не скажу
дальше! А ведь как бы вам хотелось
услышать? Уж одно то, что этот дуралей теперь не простой капитан, а помещик нашей губернии, да еще довольно значительный, потому что Николай Всеволодович ему всё свое поместье, бывшие свои двести душ на днях продали, и вот же вам бог, не лгу! сейчас узнал, но зато из наивернейшего источника. Ну, а теперь дощупывайтесь-ка сами; больше ничего не скажу; до свиданья-с!
— Еще, слушай, Трифон, я еду в
далекий путь. Может, не скоро вернусь. Так, коли тебе не в труд, наведывайся от поры до поры к матери, да говори ей каждый раз: я-де, говори,
слышал от людей, что сын твой, помощию божией, здоров, а ты-де о нем не кручинься! А буде матушка спросит: от каких людей
слышал? и ты ей говори: слышал-де от московских людей, а им-де другие люди сказывали, а какие люди, того не говори, чтоб и концов не нашли, а только бы ведала матушка, что я здравствую.
Вновь начинают вслушиваться и, действительно,
слышат какое-то
далекое позвякивание, то доносимое, то относимое ветром. Проходит минут пять, и колокольчик слышится уже явственно, а вслед за ним и голоса на дворе.
Но слушай: в родине моей
Между пустынных рыбарей
Наука дивная таится.
Под кровом вечной тишины,
Среди лесов, в глуши
далекойЖивут седые колдуны;
К предметам мудрости высокой
Все мысли их устремлены;
Всё
слышит голос их ужасный,
Что было и что будет вновь,
И грозной воле их подвластны
И гроб и самая любовь.
Матвей проснулся, раскрыл глаза, понял и вздрогнул всем телом. Дэбльтоун! Он
слышал это слово каждый раз, как новый кондуктор брал билет из-за его шляпы, и каждый раз это слово будило в нем неприятное ощущение. Дэбльтоун, поезд замедлил ход, берут билет, значит, конец пути, значит, придется выйти из вагона… А что же
дальше, что его ждет в этом Дэбльтоуне, куда ему взяли билет, потому что до этого места хватило денег…
Если бы кто-нибудь в доме Вершиной открыл окно после полуночи, то он
услышал бы на улице легкий шорох босых ног на мостках, тихий шопот, еще какие-то мягкие звуки, похожие на то, словно обметали забор; потом легкое звяканье, быстрый топот тех же ног, все быстрее и быстрее,
далекий хохот, тревожный лай собак.
Услышав эту апострофу, Агатон побледнел, но смолчал. Он как-то смешно заторопился, достал маленькую сигарку и уселся против бывшего полководца, попыхивая дымком как ни в чем не бывало. Но
дальше — хуже. На другой день, как нарочно, назначается тонкий обедец у Донона, и распорядителем его, как-то совершенно неожиданно, оказывается бывший полководец, а Агатон вынуждается обедать дома с мадам Губошлеповой и детьми.
Дальше я
услышал, как хозяин что-то принялся рассказывать гостю, а тот одобрительно мычал.
— Нет, ты постой, что дальше-то будет. Я говорю: да он, опричь того, ваше превосходительство, и с норовом независимым, а это ведь, мол, на службе не годится. «Как, что за вздор? отчего не годится?» — «Правило-де такое китайского философа Конфуция есть, по-китайски оно так читается: „чин чина почитай“». — «Вздор это чинопочитание! — кричит. — Это-то все у нас и портит»…
Слышишь ты?.. Ей-богу: так и говорит, что «это вздор»… Ты иди к нему, сделай милость, завтра, а то он весь исхудает.
Слышал ли он эти рассказы от кого-нибудь другого, или сам сочинил их в
далеком прошлом и потом, когда память ослабела, перемешал пережитое с вымыслом и перестал уметь отличать одно от другого?
Что ж! эти приговоры нимало не удивляют меня. Тем, которые позабыли о существовании благородных мыслей, кажется диковинным и дерзким напоминанием об них.
Слышите! о благородных мыслях печалиться!
Слышите! говорят, что жизнь тяжела! восклицают певцы патоки с имбирем, и так как у них нет в запасе ни доказательств, ни опровержений, то естественно, что критика их завершается восклицанием: можно ли идти
дальше этих геркулесовых столпов кощунства и дерзости!
По лицу Тита пробежала судорога… Черты его странно передернулись, но
дальше я ничего не видел и не
слышал. Я повалился на кровать и тотчас заснул странным, тяжелым, глубоким сном…
Прохор. Что говорить? Что видела,
слышала, о том — говори! А — что ты видела? Ты — выдумала! Вы-ду-ма-ла, а не видела. Пошла вон, идиётка! Я те всыплю… порошок! Слово это забудь… (Выгнал. Мечется по комнате, подходит к двери и как будто не может шагнуть
дальше.)
Вот и Самсонычева лавка: в обе стороны прорезала осеннюю тьму и стоит тихонько в ожидании редкого вечернего покупателя, — если войти теперь, то
услышишь всегдашний запах постного масла, хлеба, простого мыла, керосина и того особенного, что есть сам Самсоныч и во всем мире может быть услышано только здесь, не повторяется нигде.
Дальше!.. Вдруг идет за хлебом ихняя горничная и встретит и узнает!..
Но я уже шел
дальше, на скотный, и только
слышал, как в догонку мне укоризненно раздавалось...
Другой косяк рыбы со страшной быстротой проносится под лодкой, бороздя воду короткими серебряными стрелками. И вот я
слышу фырканье дельфина совсем близко. Наконец вот и он! Он показывается с одной стороны лодки, исчезает на секунду под килем и тотчас же проносится
дальше. Он идет глубоко под водой, но я с необыкновенной ясностью различаю весь его мощный бег и все его могучее тело, осеребренное игрой инфузорий, обведенное, точно контуром, миллиардом блесток, похожее на сияющий стеклянный бегущий скелет.
Я отъехал еще немного
дальше и
услышал, что она запела ровным, сильным, несколько резким, прямо крестьянским голосом, потом она вдруг умолкла. Я оглянулся и с вершины холма увидал ее, стоявшую возле харловского зятя перед скошенным осьминником овса. Тот размахивал и указывал руками, а она не шевелилась. Солнце освещало ее высокую фигуру, и ярко голубел васильковый венок на ее голове.
У столба остановились двое мастеровых, судя по запачканным копотью лицам, слесарей, и один из них стал читать объявление о борьбе вслух, коверкая слова. Арбузов
услышал свою фамилию, и она прозвучала для него бледным, оборванным, чуждым, потерявшим всякий смысл звуком, как это бывает иногда, если долго повторяешь подряд одно и то же слово. Мастеровые узнали атлета. Один из них толкнул товарища локтем и почтительно посторонился. Арбузов сердито отвернулся и, засунув руки в карманы пальто, пошел
дальше.
Постояли еще — ничего не слышно; но только что
дальше пошли —
слышим, он опять за нами поспевает… Слышно даже, как спешит и тяжело дышит.
Филицата. Бабушка так рассуждает: хоть и в убыток, все-таки ему занятие; нарушь торговлю — при чем же он останется. Да уж морщится сама-то: видно, тяжело становится; а он — что
дальше, то больше понятие терять начинает. Приказчик есть у нас, Никандра, такой-то химик, так волком и смотрит; путает хозяина-то еще пуще, от дела отводит; где хозяину — убыток, а ему — барыш.
Слышим мы, на стороне-то так деньгами и пошвыривает, а пришел в одном сертучишке.
Мавра Тарасовна. Уж
слышала, миленький, что дальше-то будет?
Дальше расстервенившийся верный раб схватил Савелия и вытолкал его на улицу. Мотька
слышала всю эту сцену, спрятавшись наверху лестницы, и горько плакала. А Савелий поднял с земли упавший картуз, погрозил Мишке в окно кулаком и отправился к себе домой, — только его Мотька и видела.
Прошка понурил голову и удалился. Алексеич тоже направился
дальше, но, удаляясь,
слышал, как мрачный мужчина сказал укоризненно...
Он легко поднял на сильных нервных ногах свое исхудалое легкое тело и хотел продолжать читать
дальше, но не читал, а невольно напрягал слух, чтоб
слышать.
Слышит свисток
далекий,
слышит, рельсы мерно и потихоньку подрагивать начали.
Однажды, лунною осеннею ночью, на середине перегона между двумя станками ему встретился ямщик соседнего станка, предложивший обменяться пассажирами. Это обычный прием ямщиков, выигрывающих таким образом целую путину. Пассажиры спали в открытых кибитках и не
слышали даже, как ямщики перепрягали лошадей… Отъехав недалеко, встречный ямщик
услышал назади как будто испуганный крик. Но он не обратил на него внимания и поехал
дальше.
Иуда засмеялся и, не обращая более внимания на Петра, пошел
дальше, туда, где дымно сверкали факелы и лязг оружия смешивался с отчетливым звуком шагов. Двинулся осторожно за ним и Петр, и так почти одновременно вошли они во двор первосвященника и вмешались в толпу служителей, гревшихся у костров. Хмуро грел над огнем свои костлявые руки Иуда и
слышал, как где-то позади него громко заговорил Петр...